«Главные причины нашего отставания от стран-лидеров – отсутствие амбиций и цифровой феодализм»

– Расскажите, сколько в России реализовано крупных IoT-проектов за последний год?

– Очень сложно назвать конкретные цифры и проекты. Любой масштабный IoT-проект – это определенное конкурентное преимущество и даже ноу-хау. Поэтому на международных конференциях, посвященных цифровизации промышленности, всегда из рук в руки ходит десяток кейсов, реализованных большими компаниями (например, Bosch, Siemens, SAP и т.д.), про которые все всё знают. Но на таких конференциях вам никогда не покажут красивых кейсов от менее крупных компаний, пусть не таких масштабных, но зато с достаточным уровнем детализации. Потому что – это новые деньги, ноу-хау и конкурентные преимущества. Из порядка 70 отечественных IoT проектов, о которых я знаю предметно, успешных не менее 50-ти.

– Может, тогда проще определить IoT-лидеров на российском рынке?

– В России крупные проекты я связываю с тремя крупными IoT-платформами. Во-первых, речь идет о «Цифре»: ее платформа промышленного интернета, пожалуй, самая продвинутая и наиболее зрелая на российском рынке. Отмечу, что решение соответствует лучшим западным стандартам. Устоявшимся лидером является Tibbo, ребята активны на европейском рынке. Платформа Rightech из разряда дерзких, таких нужно любить и продвигать. Это основные IoT-платформы на B2B-рынке. Но даже они не охотно рассказывают о завершенных проектах публично. Еще есть десятки хороших вертикальных решений в транспорте, логистике, промышленности, сельском хозяйстве, энергетике, ЖКХ.

– В чем специфика промышленного интернета в России?

– У России достаточно выраженная специфика самой экономики, а именно: мало машиностроительных заводов, но много добывающих предприятий. В Европе в основном распространены обрабатывающие заводы, машиностроение и энергетика. Кроме того, большинство российских предприятий сейчас пребывает на стадии «базовой цифровизации». Иными словами, предприятия обвешивают оборудование и станки элементами киберфизических систем. С оборудования снимаются данные и показатели для интеграции в бизнес системы и всё.

Еще специфика России заключается в отсутствии новых денег, пожалуй за исключением шеринг-экономики (такси, аренда квартир, самокаты и тд). Все внедрения цифровых платформ в транспорте, в промышленности – по сути, это оптимизация расходной части для повышения эффективности и производительности труда. Новых денег, которые генерились бы принципиально новыми продуктами и сервисами, в стране нет. Об этом недавно говорил глава Счетной палаты Алексей Кудрин. В итоге все расходы на автоматизацию у нас идут из старых денег для того, чтобы оптимизировать старые методы ведения бизнеса.

– В чем ситуация на Западе лучше? Какие страны лидируют?

– Лидеров на рынке мирового индустриального интернета вещей несколько. Так, Германия лидирует по эффективности применения технологий, по количественным показателям впереди США и Китай. В Европе и США идет активная работа по обеспечению совместимости платформ как на уровне протоколов, так и на уровне семантической совместимости, обеспечивающей взаимодействие платформ различных вендоров. Китай не отстает и присутствует практически во всех формальных и неформальных органах стандартизации и коллабораций. Если говорить о мире в целом, то четко виден вектор ухода от проприетарных решений в область open source и open architectures. Потому что мир настолько сложен, что даже нескольких мега-систем IIoT не хватает для решения всех задач в промышленной цифровизации.

–  Как далеко США и Китай ушли от России в плане развития IoT?

– Из жизненного опыта могу привести пример привычного интернета. Когда интернет развивался в США, Россия отставала на 4-5 лет с точки зрения проникновения и средней скорости подключения. Затем в Рунете естественным образом выросли наши онлайн лидеры и отставание полностью сократилось. А по госуслугам и платежным функциям и возможностям Россия пожалуй лидирует. IoT – это инструмент, а не цель. Как только промышленность начнет развиваться, то отечественные решения не будут отставать от западных и восточных.

В качестве примера можно привести и систему «умный дом». В России дома многоквартирные и энергоресурсы дешевые. В Европе и США напротив — одноэтажные suburbs и дорогая энергия. Это толкает потребителя к осознанному внедрению средств автоматизации IoT в своих домах. В России в ближайшее время, следуя этой логике, должна появится программа «умный многоквартирный дом», но не со стороны жильцов, а со стороны регулятора и застройщиков. Думаю,  примерно через пять лет все новые дома будут оснащены базовым функционалом автоматизации уже на этапе застройки. Методы разные — результат один.

В Европе IoT традиционно используется в промышленности и энергетике. Европа в целом уже живет в парадигме Индустрии 4.0. Промышленность, машиностроение и станкостроение – все приобрело цифровой вид. То есть, в Европе созданы цифровые экосистемы, в развитии которых принимает участие огромное количество независимых рыночных игроков.

Вся производственная цепочка, от болтов и гаек до конечного изделия, реализуется во множестве цифровых платформ, которые друг с другом умеют общаться, они совместимы. В Европе создана огромная промышленная экосистема, которая постоянно развивается и учится взаимодействовать с новыми элементами. Такой вот сплошной цифровой поток в промышленности.

– Что нужно сделать, чтобы в России появился такой же цифровой поток в промышленности, как в Европе?

– С цифрой у нас все впорядке. Технологии IoT не новые и доступны всем. Я считаю, что есть две причины отставания. Во-первых, у собственников предприятий в «тучные годы» отсутствовали амбиции. Теперь отсутствие амбиций компенсируется вопросами выживания, что в целом полезно. Вторая причина: «цифровой феодализм». Это модель, при которой интегратор или вендор (не важно, зарубежный или отечественный) плотно подсаживает предприятие из бизнес-сектора на проприетарное решение. Тот же цифровой феодализм существует в государственном секторе в виде ГИС. Кроме того, серьезные промышленные предприятия с колоссальными финансовыми ресурсами раньше думали, что сами смогут делать цифровые платформы. Хорошо, что эта иллюзия проходит.

– Можно ли оценить влияние IIoT на российскую экономику?

– Влияние промышленного интернета на экономику России неоднозначно. Если взять пласт логистики и отслеживания грузов, которые сейчас работают с навигационными системами, в том числе ГЛОНАССом, то это – огромный кусок экономики. Технологии оказывают прямой экономический эффект. В рассматриваемом сегменте нет какого-то супер хайтека, пока не начнется внедрение автопилотов и средств взаимодействия V2X, но количество кейсов – запредельное, причем каждый дает экономический эффект. При этом меня поражает старое требование держать на бумаге товарно-транспортные накладные. Так что ГЛОНАСС — это инфраструктурный проект.

Если рассматривать сегмент добычи полезных ископаемых, то, условно, благодаря автоматическому управлению насосами нефтегазовая компания получает серьезную экономию. Эффект достигается и за счет оптимизации управления парком насосов, и от оптимизации схемы прокачки нефтепродуктов. Эта история – секторальная, то есть не оказывает большого влияние на экономику страны. Но отлично работает в своем сегменте.

Еще один огромный кусок экономики – электроснабжение. Но в силу своего устройства генерирующие, поставляющие и сбытовые компании – это закрытый сильно зарегулированный рынок, классика цифрового феодализма. Данными участники не делятся ни с окружающим рынком, ни между собой. Остается лишь предполагать, что внедрение цифровых технологий дает и там хороший экономический эффект.

Говоря об эффектах, можно рассмотреть стык энергетики и ЖКХ.  Экономический эффект от установки интеллектуальных приборов и цифровизации не очевиден. Стоимость приборов учета электроэнергии легла на плечи поставщиков. Немедленный эффект от внедрения — например, уменьшение воровства, — точно не покрывает затраты на прибор, сеть сбора данных и обслуживание платформы. Если же рассматривать всю цепочку: динамическая и прогнозируемая генерация, поставка, сбыт и «плюшки» для потребителей, такие как гибкие тарифы, предоплата, то экономические эффекты в комплексе точно снизят издержки всех участников. Такая схема требует открытых административных и технологических интерфейсов между множеством различных платформ участников. Очередная ГИС ситуацию не изменит.

– В чем вы видите главную проблему с российским IoT, кроме специфики экономики?

– Если рассматривать весь технологический стек, то есть проблемы с киберфизическим оборудованием. Большинство контроллеров, датчиков, производственных ячеек – все импортное. Отдельная тема — отсутствие современного станкостроения. Средства производства в 21 веке уже снабжены сенсорами и актуаторами. Но у нас нет станкостроения как класса, в результате нет электроники, которая бы станкостроение поддерживала, осваивала, цифровизовала. Есть неплохой задел в атомном машиностроении. Но это секторальная история.

– И все-таки, есть ли позитивные изменения в России?

– Конечно. Оглянитесь вокруг. Москва, область, крупные города демонстрируют цифровизацию транспортной отрасли. Камеры и мониторинг трафика помогают минимизировать пробки. Грузовые перевозки более или менее в цифровом формате в России уже существуют. Умеренный оптимизм внушают IoT-помощники (умные колонки) и активная позиция операторов связи, предлагающие огромное количество M2M решений. Бурно развивается IoT в крупных сельскохозяйственных холдингах. Идет первичная цифровизация в промышленности. Развивается шеринговая экономика.

– На ваш взгляд как в ближайшие два-три года в России будет развиваться сегмент IoT?

– На мой взгляд, быстро будет развиваться сегмент многоквартирного умного дома, если регуляторы займут активную жизненную позицию и найдут «волшебный эффект» сочетания развития отечественной микроэлектроники с требованиями к застройщикам.

Промышленность обойдется без революций, но базовая цифровизация продолжится. Уже сейчас мы наблюдаем, как крупное машиностроение подтягивает своих поставщиков в цифровой контур, обеспечивая этот самый «цифровой поток». И рано или поздно они замкнут контур индустрии 4.0 «дизайн — виртуальные испытания — цифровое производство — сбыт — обслуживание — дизайн». Но когда это произойдет, никто не знает. Может, через три года, а может, через десять лет.

Беседовал Виталий Мосеев